Шрифт:
Закладка:
– Ладно, действуй. Но аккуратно, без рукоприкладства, понял? – опер заговорил вполголоса, стараясь не напугать женщину еще сильнее. – Проведи по территории, пускай покажет, где держал свою жертву. Может, и остальные там же или в похожем месте. Обыщите всю деревню, все постройки проверьте – дома, сараи, будки. Действуй, Паша, как можно быстрее. Вызывай подмогу, поднимай районные силы – военных в помощь, участковых, да просто население местное. Ты теперь можешь, имеются полномочия.
– Будет сделано, господин полковник. Лев Иванович, не переживайте, я все сделаю, как вы учили, на совесть, – серьезно кивнул Сладкевич и ринулся наружу, где к машине вели понурого Афанасьева.
Сам же Лев помог Надежде идти, она, худенькая, как ребенок, почти висела у него на руке, с трудом передвигая ноги. Оказавшись на крыльце, она при виде своего мучителя вдруг остановилась, сжалась в комок и снова зашептала:
– Умоляю, прошу, спасите. Он сильный, хитрый, он обманет вас и снова нападет, будет убивать, мучить меня. Он избивал, топил меня в бочке с водой, чтобы я отказалась от своих показаний. Спасите меня, я хочу жить, я не хочу умирать. Пожалуйста, пожалуйста, помогите.
Гуров встал перед ней, чтобы заслонить окружающий мир. Почувствовал, как дрожащие ладошки вцепились в ткань на спине. Постарался успокоить женщину:
– Надя, не бойтесь. Я рядом. Сейчас его посадят в спецтранспорт, он в наручниках и под охраной. Подождем, пока закроют дверь.
Сергей Афанасьев неожиданно скинул двоих оперов, что удерживали его по бокам, и развернулся всем корпусом к Гурову. Он с недоумением воскликнул:
– Я же спас вас! Я спас вас от смерти! Помогите мне, почему вы мне никто не верите? Я не трогал ее, я не убийца! Помогите, вы должны мне за свою жизнь. Выслушайте меня, просто послушайте. Я все расскажу вам, только вам! Обещаю, что расскажу правду. Все без вранья. Про Бережнюка и его взятки, про женщин, про деньги. Я расскажу все, но только вам.
Соблазн был велик – вот оно, чистосердечное признание. Преступник готов договариваться, достиг важного рубежа, проникнувшись доверием к оперу. Лев уже всем телом дрогнул, почти сделал шаг в сторону машины, как сзади к нему прижалась дрожащая Надежда. Она словно молитву зашептала ему в спину:
– Нет, нет, умоляю, не верьте ему. Он очень хитер, он хочет обмануть, вырваться на свободу и снова стать зверем. Убить меня. Он мучил, издевался. Душил, резал, топил. Пожалуйста, защитите меня. Только вы можете спасти. Никто, никто не мог помочь. Только вы. Он издевался над нами, он мучил десятки женщин и детей. Он – чудовище, зверь, животное. Не бросайте меня, не бросайте! Нет, помогите! Я хочу домой, я хочу к своему сыну, я хочу жить.
Надежда вдруг упала на колени, прижалась щекой к перемазанной грязью обуви опера:
– Умоляю, помогите. Ради моего сына, он же останется сиротой. Не оставляйте меня, я не верю никому, только вам.
Лев кинулся поднимать ее, останавливать новый виток истерики:
– Тише, тише. Я не уйду. Я буду с вами, пока вы не окажетесь в больнице в безопасности.
Опер поднял голову и резко дернул подбородком, жестом указывая остальным, чтобы они побыстрее запихнули Афанасьева внутрь. Он сможет с ним договориться позже, преступник сломался и готов к признанию. Пускай пока сидит и обдумывает, вспоминает все свои преступления. Помощь прежде всего нужна жертвам, живым и беззащитным. Надежда еще в аду своего страха, до сих пор ждет смерти и не верит в свое спасение. Возможно, она не одна, остальные женщины тоже где-то молятся о спасении из последних сил.
Лев Гуров обнял за плечи шатающуюся, перепуганную Надежду и повел мимо спецмашины, за ограду, подальше от места ее страданий, к белому боку машины «Скорой помощи», что подкрадывалась все ближе между домов. Теперь почти во всех окнах горел свет, мелькали лица жителей поселка, особо любопытные и смелые вышли на крыльцо, стараясь рассмотреть происходящее. Даже опытному Гурову было не по себе от этого пристального внимания, десятков жадных до сенсации взглядов, а Надежда с каждым шагом всхлипывала все сильнее, не в силах сдержать эмоции. Он прошептал ей вполголоса:
– Плачьте, не стесняйтесь. Не обращайте ни на кого внимания. Это хорошо, что есть слезы, так быстрее пройдет шок, и вам станет легче.
Самое ужасное было для него, что хрупкая Надя не плакала, она скулила тонко и жалобно, будто умирающее животное. Умирающее от мук или страшной боли. От сдавленного и тихого звука ему хотелось срочно помочь несчастной, избавить от страданий любым способом. Боль женщины резала по сердцу раскаленным железным осколком.
В машине «Скорой помощи» врач без вопросов стал аккуратно осматривать плачущую женщину, тихо задавая ей вопросы, прикасаясь очень аккуратно. Гуров деликатно отвернулся в сторону, вот только выйти он не мог. Хвалова на все вопросы трясла головой и продолжала с силой сжимать руку опера. Он лишь удивлялся, как такая хрупкая женщина таила в себе столько силы. От каменной хватки ее белых пальцев ныло запястье. И все же Лев терпеливо ждал, когда закончится осмотр: врач обработал раны, проверил реакции, сделал укол.
Когда всхлипы затихли, подвинулся поближе к сопровождающему и пояснил:
– Ну смотрите, в принципе ничего критичного. Анемия небольшая, порез неглубокий на лице. Хотя кровопотеря, скорее всего, большая, давление у нее низкое. Еще сильнейший шок. Я сейчас успокоительное вколол. Считаю, ей нужна госпитализация обязательная, осмотр травматолога с рентгеном, может быть, есть скрытые повреждения. Психолога помощь. Даже если все в порядке и более подробные анализы ничего не выявят, ей нужно восстановиться. Капельницы, витамины, сон и покой.
Лев кивнул в ответ, взглянул на Надежду. Та затихла на носилках и все же по-прежнему не выпускала его руку, не разжимала крепкие пальцы. Он тихо позвал:
– Надя, это Лев Гуров. Вы слышите меня?
Женщина с трудом приоткрыла глаза. Он продолжил:
– Надя, вы можете мне сейчас рассказать все? А потом «Скорая» отвезет вас в больницу. Вам необходимо лечение, рентген, анализы. Расскажите
